Воспоминания старца

[pontiy]

То, чего нет (продолжение...)

Говорят: «Школа закончилась – детство прошло». Это не правда. Школу я закончил «без царя в голове». Я даже не задумывался, что надо куда-то пойти учиться или работать. Мои же родители быстро обо мне позаботились и определили в военную академию, которая находилась в совершенно другом городе. Обо мне тогда можно было без преувеличения сказать, что я был домашним мальчиком. Все эти шатания на улице после уроков нисколько не привили мне дворовой дикости и самостоятельности.

Уезжал из дома, словно собрался с друзьями на пикник: быстро, налегке, не оборачиваясь назад. Я никогда не вернулся.
Сейчас я вспоминаю, что вторая ступенька снизу поскрипывала, дверь в большую комнату не закрывалась из-за толстого ковра, в вверху правой стеклянной дверцы буфета была маленькая трещина в виде снежинки,.. тогда это было все неважно, ведь передо мной открывался целый мир приключений. Простая наивность. По ночам мне снится Дом моего детства. Дом, где меня любили и ждали, Дом, где никогда ничего не теряли.
Мелочи - составляющие нашего бытия, все остальное – сплошная головная боль.

Оглядываясь назад, я бы не жалею о годах, проведенных в академии, я лишь жалею, что это был не мой выбор. Думаю, что, если бы у меня был выбор, то я бы пошел в какую-нибудь художественную школу. Прошлое – не изменить, о нем лишь можно не сожалеть.

Сказать, что первый год в военной академии с самого первого дня стал для меня адом – это не сказать ничего. Только здесь я осознал, что никогда никому не подчинялся, до этого ко мне обращались как с человеком. Здесь же я был болванкой, из которой выпиливали очередную деталь отлаженного механизма. Не могу вспомнить момент, когда я стал парией для тех, кто делил со мной один барак, для тех, с которыми мне приходилось проводить 24 часа в сутки. В словесных баталиях я неизменно выходил победителем, в спортивных состязаниях был на хорошем счету, в науках – в пятерке лучших. Я не буянил, не перечил, но что-то во мне самом не нравилось им. Старшие наставники и учителя либо ничего не замечали, либо …
В последствие я сам нередко стравливал мальчишек, чтобы определить лидера и воспитать характер у юнцов. Сейчас я понимаю, что это было, есть и будет необходимо, ведь молодость – жестока. Если отстоишь свое «Я» в молодости, то не сломаешься, не струсишь, а главное – выживешь. Я выжил.
Было, было немного и несильно (я это только сейчас понимаю), но было: гавно в сапогах, моча на кровать, пауки, мокрицы, распотрошенные лягушки, дохлые мыши, змеи под одеялом, осиное гнездо под подушкой, разрезанные вещи, трусы на флагштоке, порванные тетради, чернила в лицо. Не били, так как за «неловкость» одного – наказывались все (мы еще не знали, как бить, чтобы не оставлять следов).

Я сломался. Жестокость порождает жестокость. Были самостоятельные упражнения на брусьях. Меня толкали и хватали, говорили что-то. Тот, кто был на брусьях, изловчился и пнул меня ногами в живот (ну мало ли что может случиться на тренировке). Мне было больно, и я лежал на полу в позе эмбриона, стиснув зубы, чтобы не закричать и не расплакаться. И они смеялись жестоко и с удовольствием. И тогда я впервые стал берсеркером.
Говорят, что я стянул ремень из штанов обидчика, исполосовал его им и убежал. Я очень просил начальство отправить меня домой, а меня посадили в карцер. После карцера я месяц провалялся на больничной койке из-за воспаления легких.

Все изменилось. Меня не трогали, я был «прокаженным». Раз в неделю я разговаривал с родителями по телефону – стандартные одна минута и тридцать четыре секунды, мы не писали друг другу письма. На день рождения мама мне прислала альбом и карандаши. Думаю, что она нашла мои рисунки. Начал рисовать.

Продолжение следует...