То, чего нет или воспоминания старца (продолжение) читать дальше***
Наша встреча была рождена случаем. Она стояла на коленях около скамьи автобусной остановки, и что-то, как мне показалось, искала. Мое предложение о помощи было яростно отвергнуто. Спустя пару минут, необычайно довольная, девушка поднялась с колени и положила между страниц толстой книги, которую держала в руках, зеленую травинку.
- Он еще режется, зараза, - произнесла незнакомка, посасывая порезанный палец: - Я собираю «гербарий стихов»... Каждому стихотворению соответствует свой листок или цветок. Вот посмотри:
…
Источник вдохновения потерян,
Я в муках творчества блуждаю в темноте.
Мне говорят: «Уйди!»- Но, остаюсь я верен
Мечте и самому себе.
А, мне кричат: «Оставь свои потуги!
Они тщетны в привычной суете!»
Но, не смерюсь я никогда с потерей,
Не изменю мечте и самому себе!
Вокруг грозят: «Остынь, пора привыкнуть,
Ведь снова ты не будешь «на коне»!»
Но, и как прежде предан я надежде,
Своей мечте и самому себе.
Поперек стихотворения в книге лежала обыкновенная травинка, сорванная несколько ударов сердца назад под скамьей автобусной остановки в самом центре каменных джунглей. На бумаге уже отпечаталась безжизненная пыль города, вопреки которому пророс и выжил этот странник судьбы. Обычные: здравствуйте, пожалуйста, спасибо – были забыты. В памяти остался человек этой незатейливой встречи и строки неизвестного поэта, которые примерили меня с «даром» свободы: «Не изменю мечте и самому себе…»
Вот только не было на тот момент у меня ни мечты, ни самого себя. Кто-то древний сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!». «Проходящая мимо» дала мне координаты этой самой «точки», и я решил ее отыскать. Наивный... я еще не знал тогда, что Земля «вертится»…
Координата первая: «Мечты» - я их избегал, убеждая себя, что пустые фантазии в будущем могут стать причиной больших разочарований. Моя мечта: вернуться в дом моего детства, - привела к тому, что я оказался чуждым и инородным телом в повседневном укладе жизни маленького провинциального городка. Мечта о красоте первой любви, жизни с любимым человеком, семье – исчезла, буквально на следующий день после своего осознанного зарождения.
Лето выбора преподнесло мне именно этот жестокий сюрприз, или попросту науку жизни в лице моего отца.
Многие считают, что предательство – это единственное, что нельзя простить, что человек, предавший единожды – предаст снова. Вот только, я не знаю был ли поступок отца предательством, актом трусости, или проявлением мужественности. Я знаю, что принял и понял, но не простил. Может быть, если бы я обрел мечту, ради которой стоила идти на риск выбора, все было бы по-другому. Но, поступок отца лишил меня выбора, лишил мечты, или… открыл передо мной другие перспективы...
Бессмысленно жалеть о том, чего не было.
Я пять лет Академии не видел отца. Мое общение с ним сводилось к паре фраз по телефону.
Приехав, отец долго не решался начать разговор. На «Шлюхе» нас учили, что есть два способа утаить важную информацию: первый – молчать, второй – говорить, говорить…
Отец всегда владел речью, и теперь он долго, пространно говорил. Суть же всего сказанного сводилось к тому, что отец, перестав спать с матерью (у нее возникли проблемы со здоровьем), нашел себе молодую любовницу, которая в настоящий момент на девятом месяце беременности. Более того, он, упирая на мужскую солидарность, просил меня жениться на этой мадам, признать ребенка и позаботиться об этих двоих.
Если бы это не происходило со мной на самом деле, я бы подумал, что такого просто не бывает, что это сюжет для любовных романов, а не для реальной действительности.
Тогда я не понимал на что надеялся мой отец, прося меня о таком «одолжении».
Сейчас же я спокойно могу констатировать, что «воспитание, ценности, условности, моральные и этические принципы» общества придуманы для того, чтобы людям легче было договариваться друг с другом. И только наивные идеалисты полагают, что «договориться» с кем-либо о чем – либо означает добиться согласие на равных условиях. Самой природе чуждо равноправие, всегда существую ведущие и ведомые. Во мне не говорит анархист, я никогда им не был и уже врядли когда-нибудь буду. Против этих явлений нет смысла бороться, их нет смысла отрицать, их надо принять как данность и жить с ними, понимая их предназначение.
Отец пытался играть на моем воспитании, долге, любви, солидарности, подростковом стремлении быть настоящим мужчиной. В тот момент мне надо было противопоставить его просьбе мои несуществующие мечты, мое неопределившееся «Я», мое несуществующее будущее, то есть здоровый эгоизм молодого человека. Еще, я мог обидеться за себя, за маму, за все хорошее, что было в прошлом, за мое святое по-детски наивное верование в «нашу счастливую семью». У меня опять была свобода выбора зверя, загнанного в клетку.
Я опять сбежал. Может быть это был выбор? Сейчас мне кажется, что я бегал всю свою жизнь. Всю свою жизнь я трусливо пасовал перед лицом неизбежности и сбегал от нее. Нередко я называю себя трусом. Но, разве может быть трус героем?
Позже мама узнала о поступке отца и заклеймила его предателем.
«Предатель» - какое странное слово. Я специально посмотрел в словаре его значение: «Предатель» – означает человека, который изменил своим убеждениям. Смешно. Можно ли считать любовь убеждением? Можно ли считать пересмотр изменение своих взглядов на ту или иную вещь предательством? В раннем детстве, когда я впервые увидел море, то восхищенно воскликнул: «Как много пить!» Минут через пять более близкого знакомства с водной стихией я понял, что морскую воду нельзя пить. Кто я после этого? Предатель. Грустно.
Пообещав отцу, что подумаю, я ушел, ушел на войну. После этих событий я стал разделять прошлое и настоящее. Для меня мои родители навсегда остались светлыми людьми из детства. Они остались для меня непогрешимым эталоном любви, доброты, надежности и правильности. Это произошло потому, что я не смог смериться со своим повзрослевшим восприятием их поступков, не смог предать свои детские идеалы. Мои родители были всего лишь людьми, которые имеют право на ошибки, неприятности, которые причинят другим, злобу, ненависть, зависть, - на все то, что противопоставлено любви, верности, доброте и гуманности. Я лишил своих родителей право быть обычными смертными, вспоминая их глазами ребенка. Я сотворил себе кумира, но, надо сказать, этот выбор подарил мне стойкий иммунитет на бездумное поклонение чему-либо или кому-либо. Удивительно, как один из древнейших постулатов: «чти отца своего» уберег меня от нарушения не менее древнего запрета: «не сотвори себе кумира».
читать дальшеЯ топчусь на пяточке воспоминаний того юного лета, лета разочарований и открытий, лета, которое заклеймено датой в биографии «великого лидера». Тогда я не знал, что иду на войну. О войне я знал только из книжек и историй преподавателей. Война была чем-то неизведанным, ужасным и притягательным. Я к ней относился как к сокровищу, на которое было наложено смертельное проклятье. Смерти я не боялся. По себе могу сказать, что в разное время у человека совершенно разные взгляды на смерть и причины ее не бояться или бояться. Я много раз испытывал страх смерти и столько же раз звал ее. Сейчас, моя смерть лишь вопрос времени и терпения.
Мною руководило только одно желание: не брать на себя ответственность за поступки отца, ведь именно он учил меня тому, что человек должен уметь отвечать за свои поступки, признаться в их нелицеприятности хотя бы перед самим собой. Видно, с возрастом он пересмотрел свои взгляды, но я не был готов к такому повороту событий. И вот, я - человек, лишенный мечтаний, не знающий чего он хочет от жизни или от самого себя, повелся на простое желание «уйти». Сейчас меня удивляет, что мое увлечение рисованием не стало движущей силой моих поступков. Я мог посвятить жизнь этому искусству, если бы задался такой целью, если бы во мне была бы такая потребность.
На склоне лет я могу сказать, что рисование для меня было чем-то настолько личным, что поделиться этим я бы просто ни с кем тогда не мог.
После разговора с отцом я вернулся в мастерскую. У меня была койка между стеллажей нагруженных запасными частями, покрышками и инструментами. Ночью – я сторож, а днем – мальчик на побегушках. В академии такая роль меня бы возмутила, здесь же было все по-другому. Думаю, что это связано с тем, что я был на посылках у людей, которыми восхищался, а не у горстки прыщавых молокососов, которые не знали куда девать свою энергию.
В мастерской работали трое: хозяин, его брат и «Папаша». Именно «папаша» и приютил меня. Он был похож на потертого Санта Клауса – облысевшего и сбрившего бороду. Его седые усы вечно были измазаны маслом и сосульками очерчивали вечно улыбчивый рот. «Папаша» был фанатом своей работы. Он наизусть знал внутренности всех машин города. Работая, он мог часами рассказывать историю встречи с каждой машиной, когда и при каких обстоятельствах менял те или иные запчасти.
«Папаша» был «личным доктором» четырехколесной техники города. Правда, людей он не очень жаловал. Хозяин долго удивлялся тому, что «Папаша» сам меня привел в мастерскую. Правда, по словам «Папаши», я был очень похож на его внука....
Однажды, будучи в увольнительной, я праздно шатался по улицам города. Улицы – это сказано слишком громко, скорее нескольким улицам. Зайдя в бакалейную лавку, я пытался понять чего мне хочется купить поесть, и могу ли я себе это позволить. Там я и услышал историю его жизни. Заправские сплетницы не в последний раз обсуждали историю городского маньяка-убийцы.
Случилось это лет двадцать назад до моего рождения. Тогда у «Папаши» была жена и дочь, и считался он добропорядочным семьянином и почетным сыном города.
По словам сплетниц у всех мужчин есть один недостаток: их надо просто умолять что-то сделать по дому. Возглавляли список «того, о чем надо просить мужчину» две вещи: вынос мусора и заточка отупевших ножей. Причем здесь «заточка», и как могут ножи «отупеть» я не совсем понял, но суть вышесказанного заключалась в том, что «Папаша» никогда не точил ножи, и потому его жене и дочери периодически приходилось обращаться за помощью в этом вопросе к лудильщику.
Лудильщики – это люди, на которых не обращаешь внимание в обычное время, но предельно любезен (от искреннего неприятия), когда их помощь просто необходима. Такое отношение людей, особенно женщин к человеку – мужчине, чье ремесло было не только полезным, но и достойным всякого уважения, и привело к тому, что маньяком-убийцей города и стал этот незаметно-незаменимый человек.
Так, дамы отдававшие вечером тупые кухонные ножи лудильщику, рано утром получали заточенные ножи прямо в сердце, а так как обращения к лудильщику не афишировались, происходили с глазу на глаз (я так и не понял почему починка домашней утвари считается делом интимным), то слуги закона долго не могли найти убийцу. Жена и дочь «Папаши» стали последними жертвами преступлений лудильщика. Его поймал сам «Папаша», застав на месте преступления... С тех пор «Папаша» тупые инструменты выбрасывал, а не точил; с людьми не общался и их не любил. Вот только я был – исключением: «его нерожденным внуком»...
продолжение следует...